10 том «Истории российского государства» Бориса Акунина – это мощный вклад в русскую историческую литературу Оставить комментарий
Не претендуя на самостоятельную работу историка, Акунин написал захватывающую и поучительную книгу. Из неё тот, кто хочет узнать русскую историю первой половины ХХ века, может её узнать. И узнать лучше, и понять больше, чем из школьной программы.
С первого тома акунинской исторической эпопеи меня пугает и завораживает амбициозность замысла – создание современного изложения русской истории так, чтобы его интересно было читать. Соревноваться, реально, с горами модного псевдоисторического мусора, который апеллирует ко всем мыслимым желаниям читателя – к конспирологии, контрарианству, желанию в очередной раз прочесть почему твоя страна самая лучшая в мире и тому подобным чувствам.
С другой стороны, если не Акунин, то кто? Популярность его книг на протяжении десятилетий давно поставила его в один ряд с Достоевским и Толстым. Путинское правительство подтвердило принадлежность к этому ряду, заведя абсурдные уголовные дела и лишив самого популярного писателя России возможности печататься внутри страны.
С первого же тома Акунин очень четко следует плану, что его история – это история российского государства. Именно «российского» – то есть нынешняя Россия это данность, и прошлое – это ее, этой России, прошлое. Надо понимать, что в это конкретный выбор, сделанный автором, и, конечно, возможен взгляд на историю по другому. Чтобы взять простой пример – когда Фернан Бродель, автор многословный, но интересный, берется писать историю Средиземноморья в определенный период, он себя не связывает тем, что происходит в этих же землях и с этими же народами в момент написания книги.
Из этого выбора, сделанного в самом начале, много томов назад, необратимо следуют некоторые интерпретации, которые, вообще говоря, не являются единственно возможными. Скажем, я могу себе представить такое прочтение истории ХХ века, в котором Российская империя распадается, потому что не может справиться с национально-освободительными движениями, а СССР является новой формулой, соединяющей в одно целое Украину и Россию. (Сергей Плохий, знаменитый гаравардский историк, не формулирует так в своей истории Украины, но это близко к его взгляду.) При подходе Акунина Украина – это колония сначала Российской империи, потом СССР, Российской империи 2.0.
Помимо того, что история Акунина – это история именно России, история Акунина – это история именно государства. Полвека назад Джеймс Биллингтон показал, как можно прекрасно изложить историю России, не упоминая имена монархов, политических событий и войн. В последние десятилетия Орландо Фиджес и Светлана Алексиевич показали как писать историю как историю простых людей. Подход Акунина классический: история страны – это история ее политики.
Новым и, на мой взгляд, отличным выбором является резкое сокращение военной части русской истории – на собственно битвы Второй мировой, битву за Москву, Сталинград, Харьковские операции и т.п отведено, сумарно, несколько страниц. В советских и постсоветских учебниках роль войны гипертрофически раздута – во многом из-за неумения и нежелания говорить обо всем остальном, пусть и более важном исторически. Акунин предлагает и язык и способ говорить обо всем остальном.
Само собой, Акунин не создает историю, а рассказывает. Тем не менее, концептуальная новизна в томе есть. История Русской революции излагается в 9-ом и 10-м томах как история распада власти, а не как история ее захвата. Строительство сталинского государства после гражданской войны не выводится из истории революции, в значительной степени придуманной при Сталине, а следует самостоятельно логике «ордынской модели», которую Акунин считает важным инвариантом русской истории. Это хорошо бьется с современной историографией про сталинскую эпоху – например, с монументальным трудом Коткина (от которого пока есть только первый и второй тома).
Вообще мысль про революцию как распад существующей власти, неспособность системы на реформы как ее основной механизм мне близка. Я это коротко описывал в статье про Вторую русскую революцию, революцию 1989-1991, и собираюсь описать подробнее в популярной книге про революции, которую я сейчас пишу.
Что стало для меня откровением в акунинском описании эпохи русской истории, которая интересует меня больше всего – это бережное отношение к соотношению роли личности и роли больших исторических процессов. Когда-то такое же отношение продемонстрировал Евгений Тарле в своем «Наполеоне», бесспорном шедевре популярной исторической литературы. Но Тарле был профессиональным историком (и эта книга внесла известный вклад в научную литературу о Наполеоне), пытающимся писать интересно – эта логика понятна. Акунин-то – автор приключенческих романов, завязанных на заговорах и предательствах. Писатель, для которого роль личности, маленькой ли, знаменитой ли, автоматически очень важна. Не превратить историю в коллекцию приключений ярких исторических фигур должно быть для него вызовом. Так или иначе, с этим вызовом Акунин справляется на отлично.
Прямо скажем, по мелочам к 10-му тому можно предъявить немало претензий. Факты не перевраны, но могли бы быть в некоторых местах изложены аккуратнее. Автор прекрасно выделяет важное – во всех ключевых местах, но во второстепенных, бывает, сообщает больше, чем может понадобиться читателю. В некоторых местах что-то обещано, а потом про обещание забыто. Например, обещано рассказать про то, как яркие революционеры во главе правящей партии сменяются, постепенно, убогими «полулюдьми», но как-то этот тезис, близкий моему сердцу политэкономиста, дальше не раскрывается. Иллюстрируется, но не раскрывается.
Но искать недостатки в книге по истории – слишком простое дело. Они есть в любой. Самое главное, что интересно. Акунин смело судит своих персонажей и их поступки, но судит, как обещано, беспристрастно. 10 том – это том, у которого есть шанс быть той самой книгой, по которой русские девочки и мальчики будут учить историю России в первой половине ХХ века. Я не уверен, что книга Акунина победит в борьбе с псевдоисторическим мусором о Сталине и Второй Мировой войне. Но у нее определенно есть шанс.
